Скифы пируют на закате - Страница 79

«Кем же ты сделался?» – спросил он самого себя, и ответил: «Скифом, странником по чужим мирам». Они манили его, словно яркий фантом, дрожавший и переливавшийся над серой пустыней обыденности: мир зарослей на берегу неведомой реки, мир ледяных неприветливых гор Ронтара, мир Альбы, куда удалось заглянуть лишь на краткое мгновение, мир Амм Хаммата…

Амм Хаммат! Море, кедровый лес, степь, холмы… низкая трава – зеленый бархат, высокая трава – словно ковер гиганта… золотая роща, сладкий аромат, беспамятство… пламя костра, ночное небо – темный бархат, три луны – как три ярких фонаря, подвешенных в вышине… белые звери, топот копыт, яростный вопль атакующих шинкасов, блеск клинков, грозная песнь амазонок… «У меня нет сердца – лед горных вершин в груди… У меня нет глаз – проблеск молнии мои глаза…» И потом: «Я обещала поучить тебя стрелять, светловолосый… Я буду луком, а ты – стрелой…»

Сийя! Сийя ап'Хенан из Башни Стерегущих Рубежи! Темноглазая мечта, воительница с пепельными кудрями!

Тогда он сказал ей:

«Мне понравится всюду, где будешь ты».

И она спросила:

«Ты повторишь эти слова перед Безмолвными Богами?»

Затем… затем было еще что-то… А, вот так:

«Ты скажешь эти слова и станешь моим мужчиной. Мы будем встречаться, когда три луны поднимаются в небесах, потом расстанемся, потом встретимся вновь… Как сегодня…»

Сегодня! Скиф знал с полной определенностью, что сегодня наступило утро двадцать девятого июля две тысячи пятого года на планете Земля; в небе сияло солнце, а вечером, возможно, выглянет месяц… Один-единственный, ибо другого в этом мире не полагалось. И ночь трех лун он увидит теперь лишь во сне…

Скиф вылез из ванны и уселся за стол, к сосискам, яичнице и кофе. Мать, приписав его угрюмый вид усталости после командировки, не рискнула приставать с расспросами. Он ел, наливаясь злостью, проклиная свой торопливый язык и вурдалака Доктора, выдернувшего их с Джамалем из амм-хамматской степи, словно пару морковок с огорода. Но в чем он мог винить красноглазого экстрасенса? Пароль был назван, а за этим, как и положено, следовало возвращение.

Завтра еще предстоит объясняться с шефом, мрачно подумал он, отправляясь в свою комнату. Эта перспектива тоже не радовала, и Скиф, не желая предаваться горестным раздумьям, постарался уснуть. Вероятно, скитания в лесах и степях Амм Хаммата вымотали его. Он проспал до ужина, а потом – до следующего полудня.

Увы, эта земная ночь, как он и подозревал, не была ночью трех лун! Постель его оставалась холодной, и сердце стыло в тоске одиночества.

* * *

На следующий день, ближе к вечеру, Сарагоса отвез его в облицованный гранитом дом на Каменноостровском проспекте, в тихую просторную квартиру со стенами, увешанными холодным оружием. Очевидно, шеф знал толк в саблях, кинжалах да мечах; теперь Скифу сделались понятны те жадные взгляды, коими он обласкивал коллекцию Джамаля. Но тут были не только клинки, дротики да боевые секиры – на верхней полке застекленного серванта сверкали старинные ордена, подколотые к пурпурным и голубым лентам, а ниже на темном бархате круглились бронзовые, серебряные и золотистые диски медалей.

Скиф, слегка отошедший после вчерашних печальных раздумий, с благоговением обозрел весь этот музей и поинтересовался:

– Вы тут живете, Пал Нилыч?

– Иногда, – буркнул шеф. – Вообще-то здесь живет некий Август Рихардович Мозель, бездельник, сибарит и коллекционер.

Однако в квартире этого Мозеля Сарагоса чувствовал себя как дома: без церемоний провел Скифа в хозяйский кабинет, к столу с компьютером, включил блок аудиозаписи, раскурил трубку и выдохнул струю густого дыма прямо в микрофон.

– С такой штукой знаком? С компьютерным рекордером?

– Нет. – Скиф помотал головой, разглядывая миниатюрное устройство, подмигивавшее ему зеленым глазом.

– Можешь излагать, не напрягаясь. Микрофон уловит звук, рекордер передаст его в машину, и все сказанное будет расшифровано и переведено в текстовую запись. Завтра проглядишь то, что наболтал, и откорректируешь. Очень удобно… Понял,э?

– А если я раскашляюсь? – не без любопытства спросил Скиф.

Пал Нилыч нахмурился.

– Умничаешь, скифеныш! Ну, если тебе придет случай чихнуть, посмеяться или произвести иные бессмысленные звуки, то в файле будет запись: «Лечись, парень!» Теперь понял?

Дождавшись утвердительного кивка, Сарагоса постучал ногтем по микрофону.

– Ну, раз понял, излагай! Все в хронологическом порядке, не опуская деталей! Сначала факты, потом домыслы, гипотезы и соображения.

Скиф начал излагать. Пал Нилыч слушал, почти не перебивая, спокойно потягивая свою трубку; постепенно кабинет наполнялся светлым вечерним сумраком, кольцами сизого дыма и запахом крепкого табака. Шеф никак не отреагировал на потери, понесенные экспедицией в момент финиша над бездной морской, и Скиф догадался, что сие было предусмотрено; не вызвала его интереса и заключительная сцена, в которой Скифа обучали стрельбе. Он лишь махнул рукой и пробормотал:

– Тут можно без подробностей, парень. Дело житейское. Без подробностей, так без подробностей, решил Скиф. Лицо Сийи в ореоле пепельных кудрей, озаренное светом трех лун, маячило перед глазами, и ему пришлось напрячься, развеивая этот мираж. Нахмурившись, он приступил к последней части отчета – к тому, как и по какой причине был назван пароль. Он старался говорить четко и немногословно, как привык за время армейской службы; оплошность свою не скрывал и оправдываться не пытался. Если уж уделался, не лей слезы зря, советовал майор Звягин, слезами задницу не отмоешь.